Глава 9 – Фиатная наука

В предыдущей главе мы рассмотрели, как фиатные деньги влияют на человеческий организм, искажая рынок продуктов питания. В этой главе мы рассмотрим, как влияние фиата на образование и науку повлияло на человеческий разум. Фиатные деньги позволяют правительствам играть повсеместную роль на этих рынках, причем на всех уровнях – от начального образования до передовых научных исследований. Приостановив нормальное функционирование рыночной экономики в сфере образования и науки, государство получило возможность указывать, кому быть преподавателем и что считать наукой. Образование больше не должно удовлетворять потребности и стремления ученика или помогать ему добиться успеха в жизни. Вместо этого образование в управляемых и субсидируемых государством школах должно отвечать только политическим целям источника фиатного финансирования. Влияние фиата на научные исследования подрывает открытое исследование; научная истина больше не стоит на месте, не подлежит проверке и обсуждению. То, что в современном фиатном мире называется наукой, является слепым следованием мантрам, которые никто из желающих называться ученым, не в силах подвергнуты сомнению.

Фиатные школы #

Мало найдется дел, более достойных фиатных средств, чем детское образование. В первые полтора десятка лет жизни человек не способен в достаточной степени обеспечить себя всем необходимым и вынужден полагаться на помощь, защиту, руководство и образование пожилых людей. Эти годы играют решающую роль в формировании привычек и темперамента, которые будут определять жизнь человека. Хорошее образование может открыть мир возможностей, в то время как прогулы и отсутствие руководства и образования могут испортить человеку всю жизнь. Допускать, чтобы будущее ребенка зависело от того, смогут ли его родители дать ему образование в раннем возрасте, – опасное предложение для общества. Провал приведет к появлению большого числа заблуждающихся, необразованных, неквалифицированных, непродуктивных и опасных граждан. Поскольку правительство может эффективно манипулировать деньгами по своему усмотрению, ему ничего не стоит потратить часть этих денег на образование детей.

Как и большинство идей, финансируемых фиатом, бесплатное государственное школьное образование может показаться кажется эффективным только если игнорировать многочисленные непредвиденные последствия и скрытые эффекты, которые оно оказывает на тех самых людей, которым оно должно помочь. По мере того как финансирование образования становится централизованным и обеспечивается государственным денежным принтером, а не родителями детей, у поставщиков образовательных услуг появляется больше стимулов ублажать своих спонсоров, а не бенефициаров. Когда финансирование образования становится вопросом политики, этот процесс неизбежно политизируется, стимулируя поставщиков услуг придерживаться той политической линии, которую предпочитают фиатные финансисты, отодвигая интересы детей на второй план.

Поскольку финансирование закреплено в законе и обеспечивается органом, обладающим практически неограниченными средствами, провайдерам нет необходимости беспокоиться о качестве образования, которое они предоставляют студентам. На свободном рынке эта ответственность обеспечивается за счет того, что клиенты уходят из бизнеса, который не удовлетворяет их потребности, тем самым разоряя его. В большинстве стран мира ученики обязаны посещать школу по указу и/или вынуждены посещать определенную школу в зависимости от места проживания. Это полностью подрывает возможность родителей привлекать школы к ответственности, уходя из плохой школы в лучшую. Государственные школы не могут обанкротиться, независимо от того, насколько плохими будут результаты обучения, а учителей почти никогда не увольняют благодаря всемогущим профсоюзам преподавателей.

Поскольку детское образование – идеальный сюжет для того, чтобы вызвать одобрение населения в пользу увеличения государственного финансирования, государственные школы работают практически без ограничений по финансированию и не несут никакой ответственности за работу учителей и администраторов. Безграничные деньги для государственного образования – это проклятие, а не благословение. Государственные школы работают в альтернативной вселенной, где не существует редкости, что препятствует ответственности и позволяет поставщикам уходить от нее даже в случае вопиющей некомпетентности.

Кори ДеАнджелис, ученый и исследователь образовательной политики, подробно рассказывает о том, насколько катастрофическими оказались последствия фиатного образования для школьников. Удивительно, но ДеАнджелис обнаружил, что средняя стоимость обучения в частных школах Вашингтона составляет 23 959 долларов,¹ в то время как средняя государственная школа округа тратит 31 280 долларов на одного ученика. Несмотря на то, что на обучение в частных школах тратится всего 81,3% средств, выделяемых на обучение в государственных школах, ученики частных школ все равно значительно превосходят учеников государственных школ. Очевидно, что проблема заключается не в отсутствии финансирования, а в том, как оно используется. Деньги, потраченные родителями на подотчетные, т.е. частные школы, будут использованы гораздо продуктивнее, чем средства, выделенные государственными фиатными типографиями, лишенными альтернативных издержек. Частные школы будут вынуждены закрыться, если родители решат, что их дети не получают должного образования. Аналогичного механизма, обеспечивающего подотчетность в государственных школах, не существует.

Это очень распространенная тема в фиатном мире: искажение базовых стимулов часто оказывается хуже для общества, чем инфляция, вызванная ростом государственных расходов. Очень часто самым катастрофическим эффектом фиата является не рост цен, а бесчисленные искажения и полное уничтожение стимулов, которые он привносит во многие сферы нашей жизни. В государственных учреждениях фиат заставляет людей действовать так, как будто их ведомство или офис защищены от незыблемых экономических законов природы. Последствия жизни в этом фиатном заблуждении часто бывают тяжелыми.

ДеАнджелис убедительно отстаивает важную экономическую реформу государственного образования: вместо того чтобы тратить государственные деньги на государственные школы, защищенные от рыночной конкуренции, правительство должно просто передать эти деньги родителям и предоставить им свободу самим выбирать, где будут учиться их дети. Неудивительно, что его идеи наталкиваются на яростное сопротивление со стороны многочисленных корыстных интересов в системе образования, чья работа и привилегии зависят от прямого сбора государственных средств, без необходимости отчитываться перед учениками и их родителями.

Египет – самый яркий пример экономических искажений, вызванных государственным финансированием образования. Там во второй половине дня действует целая частная система образования, где преподаватели получают достойную зарплату, а ученики платят достойную плату за обучение, что делает обучение продуктивным. Друг рассказал мне, что в некоторых случаях предприниматели арендуют государственные школы для проведения занятий, что приводит к сюрреалистической ситуации, когда одни и те же ученики и один и тот же учитель встречаются в одном классе дважды в один и тот же день. Утром правительство платит, а учитель получает мизерную зарплату, и поэтому никакого обучения не происходит. Но во второй половине дня в системе частного школьного образования наблюдается обратная ситуация.

Фиатные университеты #

Искажение университетской системы под воздействием фиатных денег аналогично ситуации в системе школьного образования. Но здесь искажения приводят к разрушению целых образовательных дисциплин, особенно точных наук, что влечет за собой катастрофические экономические последствия. Самое распространенное заблуждение о современных университетах заключается в том, что они частные, в то время как почти все они зависят от государственного финансирования. Правительства предоставляют университетам значительную часть доходов в виде финансирования научных исследований. Что еще более важно, правительства предоставляют студентам субсидированные низкопроцентные кредиты на обучение в университете, что в значительной степени склоняет выбор молодых людей в пользу учебы в университете и приводит к неправильному распределению ресурсов в этом направлении. То, что стоимость обучения выросла одновременно с увеличением субсидий на образование в колледже, не случайно.

Спустя столетие можно с уверенностью сказать, что фиат успешно уничтожил современный университет как центр обучения и исследований, превратив некогда благородное учебное заведение в программу социального обеспечения для ботаников, сильно переоцененный конвейер по выдаче дипломов, неизбежную долговую ловушку, загородный клуб, лагерь политической индоктринации и корпоративное рекламное агентство. Кто платит, тот и заказывает музыку; поскольку студенты не являются основным источником дохода для университетов, они все больше превращаются из потребителей в товар, который университеты предлагают своим государственным и частным спонсорам.

В условиях свободного рынка, когда университетам приходится конкурировать за плату за обучение, вузы должны оставаться привязанными к реальному миру и учитывать потребность студентов приобретать полезные навыки и становиться продуктивными членами общества. Университеты, предлагающие студентам хорошее образование, увидят, как выпускники добиваются высоких доходов в своей профессиональной карьере. Это привлечет молодых студентов в эти университеты, а выпускники будут жертвовать деньги университету, помогая ему процветать и развиваться. Свободный рынок гарантирует, что университеты останутся верны своей миссии – обучать и продвигать знания, потому что если они отклонятся от нее, то будут наказаны рыночными силами. Другими словами, университеты, не предлагающие превосходного образования, станут непривлекательными для потенциальных студентов, а у выпускников не будет ни средств, ни желания жертвовать деньги.

В условиях свободного рынка университетские исследования также должны будут соответствовать потребностям реального мира, поскольку университеты смогут финансировать только те проекты, которые приносят миру значительную материальную выгоду. Даже высокотеоретические и абстрактные исследования должны демонстрировать реальную значимость для университетов и их доноров, чтобы продолжать получать финансирование. Фиат переворачивает эту реальность с ног на голову. Поскольку финансирование университетов все больше зависит от решения бюрократов, имеющих доступ к неиссякаемому кредитному принтеру, дисциплина свободного рынка заменяется прихотями и желаниями политиков, бюрократов и кучки администраторов и деканов, которые множатся в университетских кампусах. Залог успеха университета теперь не в удовлетворении потребностей студентов в получении продуктивных навыков, а в удовлетворении желаний бюрократов, финансирующих университет.

Изменение структуры стимулов в сфере высшего образования привело к извращению цели университета. Превосходство в образовании, свободное и открытое исследование, получение знаний, необходимых для того, чтобы быть свободным – все это не важно для современного университета. Благородные идеалы были вытеснены неуместными рассуждениями, непродуктивным расточительством и политической индоктринацией. Единственное, что хорошо усваивают сегодняшние студенты университетов, – это идеология преданности правительству, и университеты активно экспортируют эту идеологию в общество в целом.

Когда студенты получают дешевый кредит для получения университетского образования, альтернативная стоимость четырех лет обучения в университете значительно снижается за счет отсрочки на будущее, которое фиатные деньги отбрасывают все дальше вперед. Крупные субсидии и экономическое мышление, не учитывающее будущее, означают, что университетам не особо нужно беспокоиться об обеспечении качественного образования. В такой системе студенты не относятся к поступлению в колледж как к экономическому решению. Вместо этого высшее образование – всего лишь следующая остановка на одобренном правительством жизненном пути. Такое мышление изолирует высшие учебные заведения от основных рыночных сигналов, которые в противном случае обеспечили бы подотчетность. В результате университетское образование все больше превращается из инвестиции в капитальное благо в инвестицию в благо потребления.

Университеты все больше напоминают элитные клубы, где студенты за счет заемных средств наслаждаются жизнью, уделяя минимум времени учебе, но активно участвуя в развлечениях, светской жизни и отдыхе. Высокая альтернативная стоимость университета становится очевидной только тогда, когда человек смотрит в будущее, чего не привыкли делать новоиспеченные выпускники средней школы. Вместо этого большинство из них слишком поздно поймут, что зря потратили свое драгоценное время. Долги по студенческим кредитам, накопленные в университетских загородных клубах, не могут быть списаны, даже если должник подаст заявление о банкротстве. Студенты будут всю оставшуюся жизнь расплачиваться за свой праздный образ жизни, который они предпочли обучению. Студенческие долги выпускников американских колледжей нередко превышают 100 000 долларов, которые они будут выплачивать и в тридцать, и в сорок лет. Вместо того чтобы начинать свою взрослую жизнь с накопления капитала и откладывать посещение элитного клуба до достижения финансовой независимости и возможности себе это позволить, молодые люди сначала получают опыт посещения элитного клуба, а потом всю оставшуюся жизнь работают над погашением долгов.

Фиатные академики #

Роль правительства в деятельности университетов резко возросла в США в 1930-х годах после Великой депрессии. С ростом экономических проблем, охвативших университеты, и с фиатом, позволяющим правительству практически безгранично расходовать средства, правительства, естественно, начали посягать на финансовую и интеллектуальную продукцию университетов. Этому также поспособствовал тот факт, что правительствам требовалась помощь университетов в определении того, как управлять современной фиатной экономикой и направлять расходы на достижение государственных целей.

Возможно, самым пагубным эффектом фиатизации современного университета является разрушение научного метода. То, что сейчас выдается за науку, – это смесь правительственной пропаганды, корпоративной рекламы, программ социального обеспечения для ботаников и исследовательских работ, которые сводятся к бессмысленной белиберде, не имеющей отношения к делу. Такое печальное положение дел сохраняется и выживает, потому что вмешательство государства устранило рыночный критерий успеха.

Поскольку финансирование исследований в основном поступает от правительственных бюрократов, ученым не нужно беспокоиться о реальном, прибыльном применении их труда. Неактуальные исследования не несут никаких затрат для исследователя или его учреждения. А когда университеты получают существенную поддержку в виде субсидированных кредитов для своих потребителей, рыночный критерий успеха отменяется, и университеты, а также гики, населяющие их офисы, могут свободно дрейфовать в мире ничтожности и коррупции – в мире, где мало внимания уделяется истине. Наиболее очевидным проявлением этого является разрастание целых областей и факультетов, специализирующихся на производстве совершенно бессодержательных и бессвязных звуков и выдаче их за науку.

То, что в современном университете называется гуманитарными науками, превратилось в бесконечное море гневных жалоб и оголтелой виктимологии, состоящее почти целиком из политкорректных банальностей и не содержащее ничего существенного. В итоге мы получаем кучу выпускников с нулевыми навыками работы на рынке, но с талантом находить способы обижаться на все и вся. Эти факультеты продолжают расти, а их профессора – получать зарплату, потому что они не сталкиваются с реальными рыночными испытаниями и могут продолжать получать финансирование от крупнейшего в мире денежного принтера, разглагольствуя о несущественных, воображаемых и исторических пороках.

Ожидаемо, что эти факультеты заполнены слабообразованными интеллектуальными ничтожествами марксистской ориентации, так как эта идеология прекрасно поддерживает рост власти государства и оправдывает господство паразитирующего, непродуктивного класса над продуктивными людьми. При всей той чепухе, которую несут марксисты об угнетении и противостоянии власти капитала, стоит помнить, что все мировоззрение Маркса основывалось на необходимости того, чтобы правительства взяли на себя функцию создания кредитов и денег, и чтобы революционный авангард отвечал за все экономические и социальные решения для общества в целом. Совершенно логично, что паразиты, живущие за счет государственных денег, грабящих мир посредством инфляции, продолжают продвигать эту преступную идеологию даже после всех массовых смертей и разрушений, которые она принесла миру. При всей своей мнимой жертвенности и самодовольной гордости, марксисты – всего лишь полезные идиоты и пешки, обслуживающие печатание фиатных денег.

О вырождении гуманитарного образования в современном университете можно написать целые книги, но для наших целей мы просто приведем одну весьма показательную историю. Физик по имени Алан Сокал давно подозревал, что большинство гуманитарных наук – чепуха, и решил проверить эту теорию на практике, отправив статью с непонятной тарабарщиной на публикацию в ведущий журнал критических исследований.² Статья была принята к публикации. Это те самые журналы, публикация в которых необходима ученым для сохранения работы и продвижения по карьерной лестнице. Сокал, выпустив сознательно модный вздор, продемонстрировал суть фиатной науки: бессмысленное пустословие, производимое в огромных количествах ради выполнения бюрократических требований.

Фиатная наука #

Ученые в области естественных наук привыкли смеяться над своими коллегами-гуманитариями, но им следует помнить, что обе эти широкие области науки исходят из одних и тех же университетов, финансируются одним и тем же фиатным принтером, подчиняются одним и тем же структурам стимулов. В гуманитарных науках нет ничего такого, что могло бы привести к их вырождению в бессмысленный политически мотивированный бред. Скорее, вырождению способствуют экономические и институциональные рамки, в которые они помещены, и гуманитарные науки разделяют эти рамки с естественными науками. Почему те же самые университеты, которые дают стаж безграмотным марксистам, пишущим модную чепуху, должны давать стаж настоящим ученым в области естественных наук? Нельзя не задаться вопросом, не скомпрометированы ли подобным образом и естественные науки. Не высмеивают ли их меньше из-за того, что их методы слишком сложны, чтобы их бессмысленность была очевидна для непрофессионалов?

Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны взглянуть на корень проблемы: академическую издательскую индустрию. Чем больше университеты зависят от государственных расходов, тем сильнее их способность самостоятельно распоряжаться ресурсами для удовлетворения нужд студентов заменяется централизованным управлением, регулирующим финансирование, кредиты и льготы на уровне всей системы. Это приводит к устранению рыночных стимулов и снижению ответственности. Но как эти планировщики могут распределять ресурсы и оценивать успешность различных университетов, программ и департаментов?

Со временем ответом на этот вопрос все чаще становились публикации в научных журналах. Успешные исследователи – это те, кто публикует свои работы в самых важных журналах, что в значительной степени отражается на финансировании университетов. В результате карьерные перспективы ученых стали все больше привязываться к публикациям в научных журналах; при приеме на работу преподавательские навыки стали отходить на второй план. Студенты во всем мире жалуются на профессоров, которые не могут и не хотят прилагать усилия к преподаванию, но большинство университетов это не волнует и не может волновать. До тех пор пока университеты продолжают получать государственные гранты и субсидированные студенческие займы, у них нет сремления угодить студентам.

Зацикленность на академических публикациях привела к полному разложению индустрии академических изданий, и профессора по всему миру жалуются на происходящее. Академические издатели – серые кардиналы всей университетской системы, поскольку именно их журналы определяют, кого нанимать, продвигать по службе и кому получать должность в университете. Академические издания объединились в горстку издательств, которые больше похожи на картель, чем на маяки знаний. Если вам кажется, что сравнение с картелем гиперболизировано, вспомните случай с покойным Аароном Шварцем. Шварц был американским программистом, которого арестовали, угрожали тюремным заключением и в конце концов довели до самоубийства после того, как его поймали на скачивании журнальных статей из JSTOR, цифрового архива научных публикаций. Пока финансирование университетов связано с публикациями в якобы престижных, аккредитованных и рейтинговых журналах, эти журналы могут эксплуатировать труд профессоров, нуждающихся в публикации, чтобы обеспечить себе средства к существованию. Академические журналы не платят академикам за написание статей, а также за рецензирование статей или редактирование журналов. Более того, многие журналы даже берут с ученых деньги за публикацию своих статей! Весь выпуск журнала обходится издателям примерно в ноль долларов, однако эти журналы продаются университетам по непомерно высоким ценам, как и доступ к их статьям в интернете. Подобно академическим привратникам, издания определяют, кто будет опубликован, а значит, кто получит финансирование и продвижение по службе. Академические издательства успешно маневрировали, чтобы стать главными бенефициарами фиатной системы образования.

До появления интернета современным академическим журналам было проще поддерживать иллюзию актуальности и содержательности. Тогда публикация печатных экземпляров и переписка между редакторами требовали значительных затрат времени и денег. В некоторых случаях дорогая бумага для печати могла создавать видимость оправданности чрезмерных цен, которые университетские библиотеки платили за подписки. Однако с развитием интернета, который практически свел затраты на производство журналов к нулю, и с переходом на цифровой доступ к научным статьям, стоимость этих журналов не уменьшилась, а возросла. Сегодня университеты платят тысячи долларов за подписку на цифровой журнал, а частные лица вынуждены платить более двадцати долларов за доступ к одной статье — несмотря на то, что издатели практически не несут расходов на публикацию, ведь написание, редактирование и рецензирование выполняется “профессорами-рабами” современной академической системы.

Со временем содержание журналов деградировало до уровня, где они превратились в нечитаемую мешанину ученого онанизма, полностью оторванного от реальности. При этом работы придерживались правильных политических, грамматических и методологических правил, необходимых для поддержания видимости того, что перед вами настоящий научный труд. Почти никто из нормальных и продуктивных людей в реальном мире никогда не утруждает себя чтением статей в академических журналах, и у них нет на то никаких причин. Единственная реальная аудитория большинства журналов – это ученые в очень узкой области, которые хотят опираться на статьи в журнале, чтобы быть опубликованными. Вместо того чтобы доносить до мира важные идеи и способствовать пониманию обществом современного состояния дел в современных областях исследований, академические публикации свелись к круговой поруке, которая имеет последствия только для академической карьеры находящихся в этом самом кругу.

Чтобы ученый мог публиковаться в журналах, которые гарантируют ему работу, его язык и методы должны быть настолько нишевыми, заумными, эзотерическими и абсурдными, чтобы его работа была непонятна большинству читателей. Они подстраиваются под требования редакторов журналов, которые совершенно оторваны от реальности. Публикация в научных журналах не приносит никому никакой пользы, а лишь отнимает уйму времени через бесконечные рецензии и споры. Когда вы в десятый раз переписываете один и тот же абзац после полутора лет правок, внезапно понимаете, что тратите свою жизнь на текст, который никто не прочтет и от которого не будет пользы — как герой Джека Николсона в “Сиянии”, который сошел с ума, месяцами сидя за пишущей машинкой, пока его жена не обнаружила сотни страниц с одним и тем же повторяющимся предложением.

Фиатная академия – это чрезвычайно расточительное перенаправление талантов массы умных и добросовестных людей на производство чепухи, которую никто никогда не будет читать. Чтобы быть в состоянии сказать что-то полезное и умное о мире, необходимо быть в курсе реальной жизни и ее событий. Для создания ценных исследований необходимо идти в ногу со временем. Вместо того чтобы быть вовлеченными в реальный мир, где их знания находят применение, современные ученые, изолированные в башнях из слоновой кости, работают над все более непонятными и неважными мелочами. Они конструируют сложные ментальные машины Руба Голдберга только для того, чтобы произвести впечатление на других социально изолированных людей. Мотивы любого читателя академической статьи схожи с мотивами родителя, посещающего футбольный матч своего ребенка. Дело не в развлекательной ценности наблюдения за тем, как ваш сын и его толстые восьмилетние друзья пытаются играть в футбол; дело в вашей любви к сыну и желании подбодрить его и дать ему почувствовать, что он значим. В частном порядке, а иногда и публично, ученые шутят о полном отсутствии соответствия их работы реальному миру и о том, как им приходится добавлять несколько строк в заключение каждого исследования, чтобы попытаться впихнуть туда хоть какую-то релевантность. Почти все ученые понимают это и шутят по этому поводу, поскольку выживают в этой области только те, кто смирился с неактуальностью своей работы. Те, кто не готовы принять жизнь в академической безвестности, покидают эту сферу ради работы в реальном мире, освобождаясь от гнета транснациональных фабрик научных публикаций.

Когда вы понимаете, как работают академические издания, вы начинаете совершенно иначе подходить к их прочтению. Вместо места, где наши светлейшие умы ведут дискуссию о важных вещах, вы начинаете воспринимать академические публикации как направленные в первую очередь на помощь автору (и обогащение издателя). Оценка экономики академических исследований четко объясняет, почему так происходит. Академические исследования сегодня не являются продуктом свободного рынка; они являются продуктом централизованного плана, определяемого комитетом. Система страдает от проблем экономического производства, знакомых каждому, кто имел несчастье жить при социалистических режимах или был достаточно удачлив, чтобы прочитать монументальные работы Мизеса о социализме.

В своей замечательной книге Экономические законы научных исследований биохимик Теренс Кили дает мастерский контрдовод против господствующего в фиатных академических кругах мнения, что наука нуждается в государственном финансировании.³ Кили наблюдает, как частное предпринимательство и свободный рынок научных исследований подстегнули промышленную революцию, которая произошла в XVIII и XIX веках в Великобритании. В тот период государственного финансирования просто не существовало, и оно появилось только во время Первой мировой войны, которая, по случайному совпадению, пришлась на то же время, когда Великобритания отказалась от золотого стандарта.

На рынке науки, свободном от вмешательства фиата, исследования тесно связаны с потребностями рынка, и любое неверное направление ресурсов приводит к убыткам для инвестора, либо заставляя его усвоить урок, либо в конечном итоге разоряя его. В любом случае, расточительство пресекается. Но при фиатном стандарте растраты могут продолжаться до тех пор, пока можно обесценивать государственную валюту.

Правительственные научные и исследовательские организации – это советы центрального планирования, способные своим указом определять, что является легитимной наукой, какие исследователи получают финансирование, какие ученые могут называть себя учеными, а какие изгоняются подобно еретикам. Подобно центральным планировщикам в социалистических экономиках, как объяснял Мизес, эти бюрократы не могут произвести рациональный экономический расчет с ресурсами, поскольку они не владеют ресурсами, которые пытаются распределить. Поэтому они не могут корректно оценить альтернативные издержки различных вариантов использования этих ресурсов. Нет реальной обратной связи от рынка к лицам, принимающим решения, в виде прибылей за продуктивное применение капитала и убытков за расточительное его применение. Без механизма обратной связи – прибыли и убытков – любая бюрократия глуха, нема и слепа. Если при производстве сельскохозяйственной продукции централизованное планирование привело к катастрофическим дефицитам и излишкам, то в контексте научных исследований этот подход привел к колоссальному дефициту надлежащих научных исследований. Вместо этого результатом государственного вмешательства стало появление большого количества бессмысленных научных работ. Отказавшись от реальной рыночной проверки исследовательских решений, бюрократы вынуждены оценивать вклад, используя несовершенные метрики. Освободившись от испытания рынком, исследователи сосредотачиваются на самих метриках, и в конечном итоге только лучшие в достижении этих метрик добиваются успеха. Цель – опубликоваться, а не прийти к важным выводам. Ученые хотят публиковать как можно больше работ, чтобы получать больше финансирования, а журналы – выпускать все больше материалов, чтобы продавать больше подписок университетам. Финансирующие организации также хотят поддерживать как можно больше исследований, поскольку это позволяет им привлекать большие бюджеты и не имеет реальных альтернативных затрат. Без реальных бюджетных ограничений, которые обеспечивались бы твердыми деньгами, эта академическая система может двигаться только в направлении все большего количества исследовательских работ и все меньшей их актуальности и полезности.

Джон Иоаннидис опубликовал ряд убедительных исследований, показывающих, почему большинство результатов научных исследований, скорее всего, являются ложными, и его выводы тесно связаны с тем, что фиатная система отвязывает науку от рыночных стимулов, лишая ее обратной связи.⁴ При таких сильных стимулах к публикации вероятность выпуска в свет ложных результатов резко возрастает. Когда множество экспериментов проводится одновременно, публикации склоняются в пользу тех, которые показывают желаемые результаты. В пределах допустимых статистических погрешностей это неизбежно приводит к увеличению количества научных работ с ошибочными выводами.

Проверка новых гипотез, способных привлечь внимание прессы, – хороший способ опубликовать статью, а проверка многих из них неизбежно приведет к получению множества статистически значимых результатов, даже если изучаемой взаимосвязи не существует. При постоянно растущем количестве научных журналов всегда найдется рынок для публикации исследований. Возможно, самую глубокую проблему структуры стимулов в “фиатной науке” выразил Брайан Носек: “Ошибаться не страшно. Страшно не опубликовать работу.”⁵ С учетом минимальных препятствий для публикации можно ожидать, что большинство исследований будут нерелевантными или ошибочными. Любой, кто хоть немного следит за новостями науки в СМИ, заметит, как “ученые обнаружили”, что практически все на Земле вызывает рак, а также защищает от него. Требования к исследованию, доказывающему, что кофе, мясо, вино или электроника вызывают рак, настолько низки, что с равным успехом можно прийти к противоположному выводу. Любой спонсор исследования может “найти” нужный ему результат, наняв достаточно креативных исследователей.

Научно-промышленный комплекс #

Когда финансирование выводится из сферы рыночной конкуренции, наука неизбежно становится весьма уязвимой к захвату группами с особыми интересами. Правительственные советы, распределяющие финансирование, кредиты и звания, состоят из ученых, оценивающих предоставляемые работы. Такая система передает университетам и ученым контроль над собственной регуляцией. Представьте, если бы аналогичная структура управления “фиатной” науки применялась к производству автомобилей. Правительственный совет, состоящий из автопроизводителей, лицензирует автопроизводителей, оценивает их продукцию, вознаграждает их соответствующим образом и распределяет автомобили среди потребителей. Очевидно, что такая схема будет выгодна автопроизводителям, а не потребителям, которые лишены возможности влиять на производство автомобилей через свои предпочтения, выбор и решения о покупке.

При таком институциональном устройстве государственные учреждения становятся объектом захвата со стороны частных интересов, которые получают огромную выгоду от того, что “наука” издает постановления в их пользу. Вполне естественно ожидать, что мы увидим сбор ренты в значительных объемах и щедро финансируемые попытки повлиять и проконтролировать отношения правительств с научными исследователями.

В своем прощальном обращении президент США Дуайт Эйзенхауэр предупреждал своих соотечественников об опасности возникновения военно-промышленного комплекса, и эти высказывания стали достаточно известны сегодня. Гораздо менее известны последовавшие за этим высказывания, предупреждающие о том, что можно назвать научно-промышленным комплексом:

Перспектива доминирования федеральной занятости, ассигнований на проекты и власти денег над учеными реальна и требует серьезного подхода. Однако, относясь к научным исследованиям и открытиям должным образом, с уважением, мы также должны быть бдительны к равной и противоположной опасности того, что государственная политика может сама стать пленницей научно-технической элиты.⁶

Наука говорит #

Наука – термин, данный систематическому методу, позволяющему задавать вопросы и проводить эксперименты для получения ответов на эти вопросы. Суть науки в том, чтобы опираться на наглядные эксперименты, а не на чьи-либо слова. К сожалению, при фиатном стандарте наука превратилась в мировоззрение с предписанными положениями и заповедями. Когда научная практика и все университеты оказываются в руках единой власти, имеющей в своем распоряжении безграничные полномочия, эксперименты превращаются в ритуальные упражнения, проводимые за закрытыми дверями. В полученные результаты остается только верить, полагаясь на авторитет экспериментаторов и регулирующих их органов. Научный метод извращается до своей полной противоположности, по мере того как правительственные каналы навязывают выгодные им результаты. Из точного процесса “наука” превратилась в идеологию или религию.

Одним из признаков того, в каком плачевном состоянии находится современная наука, является нормализация совершенно абсурдной фразы “наука говорит”, очень часто повторяемой учеными, журналистами, политиками и широкой общественностью. Использование этой фразы указывает на понимание науки как некоего предопределенного списка неоспоримых и неизменных высказываний и заявлений. Но наука – это не разумное существо, способное что-то озвучивать, и наука не может ссылаться на набор институтов или выводы ученых, как бы их ни пропагандировали и какими бы объемами фиата ни располагали. Последствия этой подмены понятий оказались губительными как для науки, так и для общества в целом, причем в самых разных областях.

Еще один мощный пример глубины деградации и коррумпированности современных академических кругов всплывает при изучении науки о питании, о которой говорилось в предыдущей главе.

Фиатная диетология #

Исследования, которые некоторые активисты и евангелисты используют для пропаганды преимуществ отказа от мяса, всегда были основаны на плохих статистических методах, обернутых в бесцеремонные рассуждения, над которыми посмеялись бы даже первокурсники на уроке статистики. Основная проблема этих исследований заключается в том, что это обсервационные исследования, а в них всегда есть множество сбивающих факторов, которые необходимо учитывать. Наиболее популярные исследования, продвигаемые адвентистами седьмого дня, направлены на сравнение собственной группы с населением в целом. Они пришли к выводу, что, поскольку адвентисты седьмого дня более здоровы, чем среднестатистический житель планеты Земля, причиной крепкого здоровья должно быть сокращение потребления мяса. Но при этом не учитывается, что адвентисты седьмого дня также не курят и не пьют, более обеспечены, чем население в целом, и поэтому могут жить в более чистой и здоровой среде, а также обычно имеют более развитое чувство общности – все эти факторы в значительной степени способствуют долголетию. Эти исследования также опираются на самоотчеты о потреблении пищи, а хорошо известно, что это не самый точный способ оценки потребления пищи, поскольку люди обычно сообщают о том, что они хотели бы съесть, а не о том, что они съели на самом деле, особенно если религиозная группа, к которой они относятся, выступает против употребления мяса.

Более общие обсервационные исследования, такие как ужасные отчеты, на которые опираются бюрократы из Всемирной организации здравоохранения, показывают, что люди, которые едят больше мяса, страдают от большего количества болезней. Вина сразу же приписывается именно употреблению мяса. Но на уровне популяции потребление мяса очень сильно коррелирует с потреблением всех остальных видов пищи. Другими словами, те же люди, которые едят много мяса, также едят много сахара, зерна, муки и всевозможных промышленных отходов. Качественное статистическое исследование попыталось бы учесть эти факторы, но антимедицинские исследования никогда не делают этого, потому что они основаны на попытках подтвердить религиозные видения, а не на научном методе. Однако даже обсервационное исследование, учитывающее множество факторов, не может считаться окончательным.

Ансель Киз – Джон Мейнард Кейнс науки о питании. Столь же политически искусный, сколь и интеллектуально бессодержательный, Киз знал, как играть в политику, чтобы служить тем интересам, которые популяризировали и утвердили его недалекие и граничащие с преступлением “исследования” в качестве евангелия в университетах по всему миру. Изоляция науки о питании в рамках закрытой государственной гильдии, которая одновременно продвигает государственную пропаганду, сделала ее уязвимой для захвата индустриями с узкими интересами. Эти индустрии используют науку для продвижения своей продукции, избегая значительного сопротивления, поскольку альтернативные мнения были подавлены и отодвинуты на периферию из-за отсутствия доступа к государственным каналам распространения информации. Книга Нины Тейхольц Большой жирный сюрприз предлагает подробный отчет о масштабах коррупции в современной науке, из-за которой мир потребляет так много яда.⁷

Работа Анселя Киза и многих поколений гарвардских “ученых” стала троянским конем, с помощью которого агропромышленные предприятия смогли впрыснуть свой ядовитый промышленный осадок в тела миллиардов людей по всему миру, что привело к катастрофическим последствиям в виде распространения диабета, ожирения, рака, болезней сердца и многих других смертельных недугов, которые большинство людей воспринимают как неотъемлемую часть жизни. Люди совершенно забыли о том, что все эти болезни являются лишь результатом жизни, проведенной за потреблением фиатных продуктов питания. Одно из самых тревожных осознаний заключается в том, что Киз и ученые, популяризировавшие его сомнительные исследования, могут быть косвенно ответственны за большее число преждевременных смертей по всему миру, чем любой другой фактор, включая все коммунистические режимы, вместе взятые.

Нелепые исследования Киза были основаны на путешествиях по Европе, которые он совершил после Второй мировой войны. Он собрал недостоверные данные о потреблении мяса в семи странах, а затем сопоставил их с показателями сердечно-сосудистых заболеваний. Необъяснимым образом исключив из данных Францию, Киз обнаружил корреляцию между болезнями сердца и потреблением мяса, что он интерпретировал как доказательство того, что мясо вызывает болезни сердца, и из этого родилось знаменитое “Исследование семи стран”, популяризированное до небес средствами массовой информации и массовым образованием как окончательную и единственно верную правду о питании. Как ни странно, Киз также проигнорировал данные из пятнадцати стран, которые могли бы показать другие результаты его исследования. То, что во Франции низкий уровень сердечных заболеваний, несмотря на потребление большого количества мяса, до сих пор рассматривается современными диетологами как парадокс, хотя ничего парадоксального в этом нет, если только не купиться на необоснованные выводы Киза.

Киз не ограничился удобным для своего “исследования” подбором стран. Он счел потребление маргарина и токсичных промышленных отходов частью потребления жиров наряду с полезными и необходимыми животными жирами. С помощью этого незамысловатого трюка растущие проблемы со здоровьем, вызванные маргарином, были отнесены на счет животных жиров, что позволило подкрепить вывод автора о том, что проблема заключается в насыщенных жирах, а решение – в переработанных растительных маслах.

Киз также популяризировал нелепую идею о том, что средиземноморская диета – это диета с низким содержанием животных жиров и высоким содержанием растительных жиров. Эта идея была использована для широкого распространения ядовитых масел из семян (например, “полезного для сердца” масла канолы, которым ни одному хозяину не стоит кормить даже свою собаку, не то, что самому употреблять в пищу). Киз путешествовал про разрушенной Второй мировой войной Европе, когда диета сильно обнищавших людей во многом полагалась на оливковое масло. Но жители Средиземноморья, как и все Homo sapiens, в основном используют животные жиры для приготовления пищи. К растительным жирам им приходится прибегать лишь после таких бедствий, как Вторая мировая война или гарвардские рекомендации по питанию. Тейхольц приводит бесчисленные источники, иллюстрирующие, что в основе средиземноморской диеты лежали животные жиры, а оливковое масло использовалось в основном для освещения, производства мыла, ухода за кожей и волосами и для заправки салатов. Даже после того, как Тейхольц опубликовала свою книгу, а многие другие исследователи указали на абсурдность выводов Киза, фиатная наука и все ее официальные органы продолжают твердить о необходимости отказа от животных жиров в пользу высокодоходных переработанных промышленных отходов.

Гарвардский университет сыграл ключевую роль не только в пропаганде отказа от натуральных жиров в пользу токсичных веществ, но и в массовой популяризации сахара. Вот что пишет The New York Times:

Документы показывают, что в 1964 году Джон Хиксон, один из руководителей сахарной промышленности, обсудил с другими представителями отрасли план по изменению общественного мнения “с помощью наших исследовательских, информационных и законодательных программ”.

В то время уже начали проводиться исследования, указывающие на связь между диетами с высоким содержанием сахара и высоким уровнем сердечно-сосудистых заболеваний в стране. В то же время другие ученые, в том числе выдающийся физиолог из Миннесоты Ансель Киз, исследовали конкурирующую теорию, согласно которой именно насыщенные жиры и холестерин в рационе питания представляют наибольший риск развития сердечно-сосудистых заболеваний.

Хиксон предложил противопоставить тревожным выводам о сахаре исследования, финансируемые промышленностью. “Тогда мы сможем опубликовать данные и опровергнуть заявления наших недоброжелателей”, – написал он.

В 1965 году мистер Хиксон попросил гарвардских исследователей написать обзор, который бы развенчал исследования, выставляющие сахар в плохом свете. Он заплатил им в общей сложности $6 500, что сегодня эквивалентно $49 000. Хиксон отобрал документы для изучения и дал понять, что ему нужен результат, благоприятный для сахарной промышленности.

Доктор Хегстед из Гарварда успокоил руководителей сахарной промышленности. “Мы прекрасно понимаем ваш особый интерес, – написал он, – и осветим этот вопрос наилучшим образом”.

В процессе работы гарвардские исследователи делились ранними черновиками и обсуждали их с Хиксоном, который ответил, что доволен полученными результатами. Гарвардские ученые отвергли данные о вреде сахара как слабые и придали гораздо больше веса данным о насыщенных жирах.

“Позвольте заверить вас, что мы достигли запланированных результатов, и с нетерпением ждем появления работы в печати”, – написал мистер Хиксон.⁸

Роль Гарварда в этом преступлении против человечества нельзя списать на коррумпированность частного учреждения. Гарвард, как и большинство американских университетов, в значительной степени финансируется за счет правительственных грантов на исследования. Он поддерживает свой престиж и значимость благодаря очень сильному влиянию, которое он оказывает на государственную политику. Основатель Гарвардской школы питания Фредрик Старе был практически ходячей рекламой худшего мусора, придуманного американскими производителями нездоровой пищи. Статья 1978 года о Гарварде поражает воображение уровнем откровенного бесстыдства. Используя свое имя, имя своего университета и связи в правительстве, он разбогател, запихивая в глотки потребителей промышленный хлам.⁹ Википедия суммирует самые шокирующие факты об этом человеке:

Будучи советником правительства США, Старе отвергал идею о вреде “американской диеты”, заявляя, например, что кока-кола – это “здоровый перекус между приемами пищи” и что употребление даже большого количества сахара не приведет к проблемам со здоровьем.

В своей автобиографии Приключения в питании Старе утверждает, что в 1960 году он получил грант в размере 1 026 000 долларов от компании General Foods на “расширение гарвардской лаборатории исследований в области питания” и что за 44-летний период работы диетологом он собрал в общей сложности 29 630 347 долларов. Например, компания Kellogg’s выделила 2 миллиона долларов на создание Фонда питания в Гарварде. Фонд был независим от университета и издавал журнал Nutrition Reviews, который Старе редактировал в течение 25 лет.

Старе также стал одним из основателей и председателем совета директоров Американского совета по науке и здоровью (ACSH). В 1980 году, во время своего пребывания на посту председателя, он добился финансирования деятельности ACSH от американского табачного гиганта Philip Morris USA.¹⁰

Важно отметить, что эта новая парадигма науки о питании основана на популяризации попыток управленческого государства экономично и эффективно кормить солдат во время Второй мировой войны. После успеха британских и американских солдат в победе над нацизмом управленческое государство в обеих странах попыталось применить успехи в управлении военными действиями к управлению гражданской жизнью, и результатом стали современные диетические рекомендации. Они написаны с целью внедрения самого дешевого способа прокормить массы людей. Вместо того чтобы позволить питанию быть индивидуальным выбором, а производству продуктов питания – свободным рыночным процессом, современные правительства относятся к своим обществам как к промышленным кормушкам и поручают третьесортным ученым и ужасным статистикам разработать самый дешевый способ накормить их достаточным количеством калорий. Природные инстинкты людей должны были быть отменены нанятыми правительством шарлатанами, наживающимися на том, чтобы указывать подданным, сколько какой пищи нужно есть, и чьей главной директивой (как и в годы войны) была экономия. Соответственно, наибольшую выгоду от государственных рекомендаций по питанию получили производители самых дешевых источников калорий и белков: зерновых и бобовых. Но гуру диетологии не заметили и не упомянули, что зерновые в основном не содержат питательных веществ, а бобовые уступают по содержанию питательных веществ мясу животных.

Денежная система, построенная на пирамиде несостоятельных долговых денег, дала нам пищевую систему, построенную на пирамиде несостоятельных зерновых и углеводов. В результате одной из самых катастрофических научных ошибок всех времен, подробно описанной в работах Нины Тейхольц и Гэри Таубса, углеводы получили свободу действий и стали основой питания, а животное мясо и жир – самые качественные и питательные из доступных продуктов – были очернены как причина болезней и недугов современности. Современная медицина приняла на веру слова скользких, притворявшихся учеными политиков, таких как Ансель Киз и Фредерик Стар, и распространила это учение по всему миру. Удивительно, но и по сей день даже наименее заботящиеся о своем здоровье люди беспокоятся о потреблении животных жиров, не находя ничего плохого в употреблении большого количества “полезных” злаков, сахара, обработанных продуктов и напитков.

Результатом этой катастрофической ошибки стало то, что люди во всем мире массово увеличили потребление дешевых, бедных питательными веществами зерновых и всевозможных токсичных промышленных “продуктов”, при этом резко сократив потребление мяса и животных жиров. В современном мире злаки могут быть более распространены, но они не являются более питательными, и их употребление не удовлетворяет потребности людей в питании. Вместо этого одобренная правительством диета вызывает еще большее чувство голода и тягу к еде, побуждая потребителей есть все больше и больше. Ожирение современного мира уходит корнями в реальную нехватку необходимых питательных веществ в силу потребления вызывающего привыкание непитательного мусора. При этом действительно питательная пища, жирное мясо, была признана опасной диетическими диктаторами современных правительств. Причина того, что современные тучные люди едят слишком много, не в том, что они богаты. Скорее, дело в том, что они совершенно лишены питательных веществ и постоянно голодны, а зерно и сахар, составляющие подавляющее большинство сегодняшнего рациона, практически не дают питательных веществ.

Роль правительства как государства-няньки, ответственного за навязывание рациона всего населения, является естественным следствием тоталитаризма, который порождают фиатные деньги. Когда правительство получает возможность генерировать любые деньги, на любые цели, любой красиво звучащий идеал в конечном итоге будет рассматриваться как прерогатива государства. То, что начиналось как благонамеренная религиозная попытка спасти людей от “предполагаемого” вреда от употребления мяса, превратилось в правительственную бюрократию, захваченную крупными агропромышленными интересами, заинтересованными в продаже продуктов питания, производство которых легко масштабируется и обеспечивает максимальную прибыль.

Фиатная истерия #

Искаженные стимулы науки не ограничиваются публикацией бесконечного потока банальностей, которые, скорее всего, не соответствуют действительности. Стремление к публикации усиливается, если вы исследуете то, что привлекает много внимания, а один из лучших способов привлечь внимание – сосредоточиться на областях, вызывающих страх. Ученые напрямую заинтересованы в том, чтобы преувеличивать риски и масштабы потенциальных катастроф в своих работах, поскольку это значительно повышает шансы на публикацию. Что еще более важно, выводы, которые “вызывают беспокойство” и “тревогу”, имеют гораздо больше шансов на успешное привлечение большего финансирования в будущем.

В фиатной науке у исследователей есть очень сильный стимул предупреждать о надвигающейся беде. Если их предупреждения окажутся необоснованными, они не столкнутся с последствиями своей ошибки. Как и государственные планировщики, одобряющие дорогие инфраструктурные проекты, ученые, пророчащие катастрофу, остаются в стороне от финансовой ответственности за меры, которые они предлагают правительствам внедрить для населения. Не существует рыночного теста, который бы наказал ученого за то, что тот ввел людей в заблуждение, направив ресурсы на разрешение надуманного кризиса. Более того, у правительственных исследовательских советов нет стимула для самоанализа, критики или наказания за собственное финансирование неточных пугающих исследований.

С учетом того, что паника стимулируется, а риски минимальны, неудивительно, что многие современные исследователи больше похожи на Цыпленка Цыпу, чем на ученых. Для того чтобы понять, почему так много ученых постоянно пугаются естественного мира, вовсе не требуется выдвигать теорию заговора, связанную с распространением устрашающих историй. Все просто: в условиях отсутствия рыночной проверки и при наличии неограниченных государственных средств, якобы направленных на исследование тем, представляющих общественное благо, естественно возникает большее финансирование для пугающих выводов. У склонных к панике ученых больше шансов на успех и признание, чем у их более рассудительных и спокойных коллег. Ограждая исследователей от последствий их исследований и действий, система, основанная на фиате, естественным образом выделяет и усиливает истерические выводы. В следующей главе обсуждается один из наиболее ярких примеров происходящего.